На самой вершине Крепостной горы, что возвышается над Судаком, стоит одинокая башня. К ней ведет крутая тропинка со следами выбитых в скале ступенек. Говорят, что в те древние времена, когда Судаком владели греки, в этой башне жила дочь архонта, гордая красавица, равной которой не было в Тавриде.

Говорят, Диофант, лучший полководец Митридата, царя понтийского, тщетно добивался ее руки, а местная знатная молодежь не смела поднять на нее глаза.

Никто не знал, что девушка уже любила, любила простого деревенского пастуха.

И вот как это случилось.

Любимая прислужница дочери архонта сорвалась в обрыв и погибла. По обычаю, несчастную девушку похоронили там, где она умерла, и на могильной плите сделали углубление, чтобы в нем собиралась роса, а птицы, утоляя жажду, порхали над могилой и пели умершей свои песни.

Однажды дочь архонта пошла к могиле своей рабыни, чтобы покормить птиц и увидела там юношу. Он сидел задумавшись. Красивое смуглое лицо его выражало грусть, а пышные кудри рассыпались по плечам и шевелились под ветром.

Знатная девушка спросила юношу кто он, откуда родом.

— Как видишь — пастух, а родом... Мать нашла меня в огороде.

Я ехал по дороге от Симферополя на Севастополь и Херсонес. Томясь в ожидании встречи с горами, которые должны были открыться вскоре за Бахчисараем, сел, полуобернувшись, к окну вагона. За окном проплывали аккуратные полустанки с разноцветными переездами и красивые поселки в садах, усыпанных зреющими плодами южной долины. Ровное, обсаженное деревьями шоссе временами подходило почти вплотную к железнодорожному полотну и шло какое-то время рядом, а затем убегало вдаль. Пасущиеся поодаль кони, в распадках между пологими холмами, небольшие стада коз и овец, жующих степную траву прямо у обочины, ложились штрихами в меняющейся каждую минуту, но в то же время удивительно постоянной картине.

Пейзажи за окном, нанизываясь один за другим звеньями необыкновенной цепи, потянули из памяти воспоминания, связанные с предыдущими посещениями этих мест...

Может быть, по контрасту с видом из окна вагона вспомнилось первое посещение ущелья Марьям-дере и разрушенного Успенского монастыря.

Это было серым хмурым утром. У заброшенной обители меня окружили серые обрывы плоских гор, покрытые пыльной зеленью кустов. Среди них телом спящего дракона показались темные изгибы узкой, зажатой горами долины. По краям ее, в скалах, - проваленные и замусоренные кельи покинутого монастыря. Повсюду группки больных из расположенной здесь психиатрической лечебницы. Я шел по тропинке вдоль обрыва, как вдруг один из этих несчастных, подросток, одетый во что-то неопределенного цвета, вылез из кустов внизу ущелья. Он догнал меня, тяжело дыша, и попытался объяснить что-то на своем, непонятном мне языке. Помню, стало совсем тоскливо на душе...

Я прощался с Мангупом, стоя на крутом обрыве Внешней Гряды, напротив Речных Врат.

В степь за спиной садилось солнце. На противоположной стороне обширной долины, лежащей у ног, в низких закатных лучах ярко пылали обрывы куэстовых гор. Молочно-белый с голубым отливом туман, закрывший ущелья, проходы из горной Таврики, накинул вуаль на спящие города-крепости Мангупа и Эски-Кермена. В синем, темнее цветков цикория небе потихоньку угасали облака, отразившие багрянец заката. Поднявшийся ветерок принес волну аромата богородичной травы от прогретых за день на солнце скал, поиграл седым ковылем на краю обрыва и умчался на другую сторону долины, в места, где совсем еще недавно он поднимал пыль на городских каменных улицах, обтекал дворцы и храмы, резвился среди зубцов сторожевых башен и срывался вниз, к бегущим на дне долин хрустальным рекам, перебирая по пути листву роскошных садов.

Сегодня он пронесется лишь сквозь руины. Мимо остова цитадели и пустых окон пещерных храмов, мимо разрушенных ворот города, не встречая на своем пути ничего из былого великолепия могучего Дороса. Пролетая над развалинами, ветер раскачает кроны невысоких пушистых дубов и кустов кизила, словно пытаясь разбудить уснувший город. Ничто не ответит ему. Изредка только разнесется над окрестностями заунывный звон колокола из монастыря за краем плато, да летом напомнят о былом многолюдье разноцветно одетые стайки туристов. Еще не время. Оно скоро придет, верится, и восстанут преображенные стены храмов Дороса. Сонмы людей, некогда бывших здесь, покинут свои дома-пещеры и отправятся, радостные, навстречу восходящему Солнцу, делясь полнотой чувств с теми, кто жил в других местах...

1. Главная гряда Крымских гор представляет собой цепь плоских, столообразных (а не островерхих) вершин, разделенных одна от другой глубокими перевалами. Плоские поверхности Крымских гор были прекрасными естественными пастбищами. Они находятся па высоте до 1000 п более метров над уровнем моря и называются яйлами (тюркское слово, означающее «летнее пастбище»).

Наиболее высокие яйлы Крыма — Ай-Петринская (1320 м), Ялтинская (1406 м), Никитская (1470 м), Гурзуфская (1540 м), Бабуган-яйла. Высшая точка Бабугана — гора Роман-Кош высотой 1545 м — является высшей точкой Главной горной гряды.

Яйлы, как правило, безлесны. Для них характерна альпийско-лу-говая растительность. В общей сложности здесь обитает около 930 видов растений. Для их сбережения, а также в целях защиты альпийских лугов от размыва и эрозии почвы выпас скота на крымских яйлах запрещен.

Плато в переводе с французского «плоскогорье». В известном смысле эти термины взаимозаменяемы. Можно сказать «Поднялись на плато Ай-Петри», а можно — «поднялись на Ай-Петриискую яйлу». Но понятие «плато» все же шире, оно обозначает любые плоскогорья, то есть и такие, которые не используются и не использовались как летние горные пастбища.

2. Характерная особенность рельефа Внешней и Внутренней гряды крымских гор в том, что это типичные куэсты, т. е. асимметричные гряды и уступы. Склоны предгорья, пологие на севере, круто обрываются вниз с южной стороны. Идя по куэсте, не замечаешь, как участок равнины перешел в плоскогорье. Лишь дойдя до южной оконечности, убеждаешься, что ты стоишь на горной вершине. Высота Внешней гряды достигает 350 м, Внутренней — 700 м над уровнем моря.

Небольшой корабль греков, наполненный товаром, покинув порт Херсонес, быстро шел, придерживаясь, как обычно, берега. Казалось, ничто не предвещало беды. Ясный, солнечный день, легкий попутный ветер. Чего еще можно желать мореплавателям в походе? Обогнув херсонес (мыс), греки взяли курс на восток.

Скоро их примет уютная бухта Сомболон лимпе (нынешняя Балаклава), спрятавшаяся за высокими скалами.

Но что это?

На горизонте моря вдруг появилась темная туча. Надвигаясь, она быстро ширилась, заполняя небо. Внезапно рванули сильные порывы ветра, и тут же пошел ливневый дождь.

Налетевший шквал в клочья порвал паруса, поломал стройные мачты, руль. Ветер крепчал с каждой минутой. Вздыбилось море. Молнии вспарывали огненными стрелами потемневшее небо. Все вокруг покрылось мглой.

Крутые волны обрушились на корабль и вместе с ветром погнали беспомощное судно прямо к высокому берегу, где, ударяясь о скалы, зловеще клокотала вода, взлетали ввысь яростные волны. Беспомощное судно неслось прямо на скалу, что с каждой минутой неумолимо надвигалась из темноты.

1. По своему широтному положению Крымский полуостров равно отстоит от экватора и Северного полюса. Его побережье омывается водами двух морей: с запада и юга — Черного, с северо-востока — Азовского и его залива Сиваша. Керченский пролив, соединяющий Черное и Азовское моря, омывает Крым с востока.

В северной части полуостров соединяется с материком узким Перекопским перешейком шириной от 8 до 23 км.

Площадь Крымского полуострова невелика — 25 880 кв. км. Максимальная протяженность Крыма с севера на юг 207 км, с востока на занад — 324 км.

Крайняя северная точка расположена на побережье Сиваша, у села Перекоп, а самая южная — мыс Сарыч — находится западнее поселка городского типа Фороса. Мыс Сарыч — это и самая южная точка Крыма. Восточную оконечность Крыма образует мыс Фонарь на Керченском полуострове, западную — Кара-Мрун на Тарханкуте.

2. Редкое сочетание нескольких форм рельефа и разнообразие климата на сравнительно малой территории придают Крыму особую неповторимость. Северная и центральная часть полустрова — это равнинный Крым. К юго-востоку и юго-западу от Симферополя начинается крымское предгорье, состоящее из Внешней и Внутренней гряды Крымских гор. Далее к югу — Главная гряда. Ее максимальная высота над уровнем моря 1545 м. Узкая прибрежная полоса между Черным морем и Главной грядой называется Южным берегом Крыма. Он простирается от мыса Айя на западе до мыса Киик-Атлама на востоке на расстояние 140 км, занимая 3,5 % всей территории полуострова. В западной части Южного берега — субтропические черты климата, характерные для стран средиземноморского бассейна.

Эти факторы, а также чередование и сочетание в Крыму более 40 типов и разновидностей почвенного покрова, обусловили богатство и разнообразие растительного мира. В Крыму известно более 2400 видов растений, многие из которых — свыше 240 — не встречаются в других районах мира. Они занесены в Красные книги. Животный мир Крыма в видовом отношении намного беднее.

Давно это было. Так давно, что даже счет времени шел в обратную сторону. Жило в то время в Тавриде гордое и миролюбивое племя горцев. Жили они тихо и мирно. Ни с кем не воевали, и на них никто не нападал. Обрабатывали землю и растили детей.

Научились они выращивать на склонах гор прекрасный сладкий виноград и разводить сады. Неподатлива горная земля, но горцы — народ работящий и терпеливый. С берега моря корзинами приносили они землю и засыпали ею глубокие расщелины. И хорошели горы, покрытые садами и виноградниками.

В горных лесах водилось много дичи. А горцы были прекрасными стрелками. Однако они не злоупотребляли оружием и натягивали тетиву лука только тогда, когда необходима была пища.

Благодаря труду их селения богатели с каждым годом...

Услышали о благодатной Тавриде в далекой Элладе, и задумали греки покорить эту богатую землю.

И вот у берегов Тавриды появилась армада греческих трирем — военных кораблей. В них сидели вооруженные воины эллинов. Под покровом ночи они решили подойти к берегу и напасть на спящих горцев. Но, как только корабли стали приближаться к берегу, море внезапно засветилось голубоватым пламенем, и горцы увидели чужеземцев. Черные греческие суда плыли, словно по серебру. Весла разбрызгивали воду, и брызги мерцали, как звезды на небе. Даже морская пена у берега светилась голубым мертвым сиянием.

Свиреп и грозен был хан Крым-Гирей. Никого он не щадил, никого не жалел. К трону пришел Крым-Гирей через горы трупов. Он приказал вырезать всех мальчиков своего рода, даже самых маленьких, кто был ростом не выше колесной чеки, чтобы никто не помышлял о власти, пока он, хан, жив.

Когда набеги совершал Крым-Гирей, земля горела, пепел оставался. Никакие мольбы и слезы не трогали его сердце. Трепетали люди, страх бежал впереди имени хана.

- Ну и пусъ бежит, - говорил он, - это хорошо, если боятся...

Какой ни есть человек, а без сердца не бывает. Пусть оно каменное, пусть железное. Постучишь в камень - камень отзовется. Постучишь в железо - железо прозвенит. А в народе говорили - у Крым-Гирея нет сердца. Вместо сердца у него - комок шерсти. Постучишь в комок шерсти - какой ответ получишь? Разве услышит такое сердце?

Величественен и могуч был Митридат VI Евпатор Дионис, величайший из царей Востока, обожествленный при жизни. Не только Колхида, но и вся Таврида склонилась перед поитийским деспотом. Херсонесские и боспорские греки, а затем и степные скифы также признали его своим повелителем.

Умен и высокообразован был царь. Он владел двадцатью двумя языками и мог свободно изъясняться с подвластными ему племенами и творить над ними суд, не обращаясь за помощью к толмачам.

Как ни один из смертных, Митридат был жизнестойким. Чтобы стать таким, он на протяжении всей своей жизни принимал яды и так приспособил к ним свой организм, что оказался невосприимчив к ним.

Как каждый властелин, величайший из царей был тщеславен, жесток, деспотичен. В стремлении к победе над врагами и укреплению могущества своего царства и собственной власти, он без сожалений жертвовал не только тысячами жизней воинов и рабов, но и друзьями, и кровными родственниками, даже своими детьми. Это и погубило его.

Было время, когда цветущим, многолюдным Херсонесом управлял первый архонт Ламах. Был он очень богат, имел много золота и серебра, скота и земли. Дом его — большое квадратное здание — выходил на несколько улиц. В городской стене Ламах даже имел отдельные ворота, чтобы его стада, возвращаясь с пастбищ, не шли через город, а попадали прямо в загоны, примыкавшие к дому.

Гикия была единственной дочерью Ламаха. Среди девушек города она выделялась красотой и умом. Как истиная херсонеситка, Гикия горячо любила свой знаменитый город, раскинувшийся на берегу беспокойного Понта, и мечтала сделать для него что-нибудь выдающееся.

Было это во второй половине I века до н. э., когда соседним Боспорским царством правил царь Асанд, сменивший Фарнака. Не давали ему покоя богатства Херсонеса. Пытался силой овладеть городом, но потерпел поражение — стены Херсонеса оказались для него неприступными. Тогда решил овладеть городом хитростью.

Знал Асандр, что у Ламаха есть дочь, и стал хлопотать о заключении брака между дочерью архонта и боспорским царевичем, надеясь, что после смерти Ламаха власть над Херсонесом перейдет к роду первого архонта и от Гикии — в руки его сына. Царь посвятил сына в свои замыслы, и тот согласился действовать так, как задумал отец.